- Золото! Где золото?!
Крик бился в стены, рикошетил от потолка и вновь впивался, вонзался в уши старой женщины. Золото! Из-за него погибло уже много людей, а сколько расстанутся с жизнью еще?
Золото! Золото! Не даёт покоя никому – ни мне, ни моим братьям. А тайну хранит эта женщина с зелеными глазами и косами до земли… Она уже пожила, довольно пожила на этой земле: зачем ей золото? Оно нужно молодым, сильным, смелым!
- Ну, скажи мне, – где спрятано золото? Пока еще я только прошу, но мне, видимо, придется применить силу! Куда ты его спрятала, карга старая?!
… Слова жалили, обижали, убивали.
Старуха молчала. Она не говорила ни слова вот уже несколько часов. Упрямо сомкнув бескровные губы, старая женщина старалась не смотреть в глаза кричащего мужчины. Она устала, устала очень, потому что допрос длился, и длился, время шло и шло, а её мучитель и не думал прекращать этот кошмар.
…Мужчина схватил женщину за плечи крепкими руками, сильно вонзив свои пальцы в тело старухи, встряхнул его и с силой прижал к стене: Старуха! Ты старуха, вредная, злая, своенравная! Я ненавижу тебя! Говори, где золото, иначе я убью тебя!
От последних слов старуха вздрогнула, откинула голову и пристально посмотрела в глаза мужчины. Тот отпрянул, как от удара: настолько пронзительно - жалостлив был взгляд…
- Не смей меня жалеть! Слышишь! Я … убью… убью…
Мужчина правой рукой оттолкнул от себя старуху, левой молниеносно выхватил нож… Замахнулся… Зачем-то закрыл глаза… Старуха не испугалась, она только тихонько вздохнула: пусть убьёт, только бы не кричал…
- Сынок…
- Не смей меня называть так! Я тебе не сын! Если бы ты меня любила, то сказала бы мне, где спрятано это чёртово золото!
- Сынок… Я не могу открыть тебе тайну… Золото погубит тебя…
- Ненавижу! Ненавижу-у-у…
Вой мужчины улетел в небо…
- В последний раз прошу, прошу, прошу…
… Несколько тупых звуков – удары старческого тела о землю…
Старуха умирала тяжело, слабо кашляла, кровь стекала по подбородку… Отбитые внутренности ныли, руки были темны от синяков, по щекам текли слёзы: ей было стыдно за сына. Закрывая глаза в последний раз, старуха вдруг ясно увидела себя молодой… Тогда цвел миндаль и маленький сын на её руках держал в руках ветку цветущего миндаля… А сейчас в его руках сверкал нож…
***
- Дочка, а дочка…
- Пап, чего ты меня в такую рань поднял? Чего ты так рано? Случилось что?
- Нет, дочка, ничего особенного… Просто я письмо вчера получил, помнишь дядьку своего Рузы-Бороглы, ну… который за границей?
- Какой дядька? Пап, ты с ума сошел? Время пять часов утра!
- Дочка! Если бы ты знала, о чем дядька пишет, то ты не орала бы на родного отца! Который тебя родил! Который тебя вырастил!
- Во-первых, не ты меня родил, а мама! Во-вторых, ты меня пока еще не вырастил, а только орешь на меня! А в - третьих… Пап! А что, разве дядька еще живой?!
- Вай, вай! Конечно, живой! Только старый!
Я с большой неохотой выпростала руки из-под покрывала, протерла глаза, потянулась…
- Ладно, встану… Только ты иди уже, пап… Я сейчас…
Мои обещания были выслушаны отцом с сомнением, но он, покачав головой и, причмокнув «ца-ца-ца», всё же послушно вышел из комнаты.
А я, забыв о данном обещании встать, тут же сладко засопела - утренний сон такой...такой...
Отец, не дождавшись меня, еще раз зашел в мою комнату и, без лишних разговоров и уговоров, просто-напросто вылил на меня ковш ледяной воды…
- А-а-а-а!!!
Мой крик разбудил не только наших соседей по подъезду, но, очевидно, и всех соседей по улице…
Отец улепётывал от меня, смешно размахивая руками и, дико хохоча, мы повалились с ним вместе на топчан. Я стала щекотать отца, зная, что он не выносит щекотки, и он, вытирая слезы от смеха, сказал мне: Всё! Шутки в сторону!
- А где письмо? Пап, где письмо?
- Вот письмо! – Отец важно вытянул из кармана какой-то листок, испещренный знаками, мне не понятными.
- Пап! Это что – на арабском написано? – Возмущению моему не было предела - я же арабского не знаю! Ну, разве что молитву…
- Я тебе почитаю и переведу, - успокоил меня отец-полиглот.
- Здравствуйте, мои дорогие родственники… (Далее пять минут отец перечислял все положенные вопросы о здоровье, о том, о сём). Терпение моё лопнуло, и я, выхватив из рук отца письмо, тупо глядя на арабскую вязь, всё же что-то сообразив, приказала отцу – Читай отсюда!
- Ладно… (Уж больно покорно отец согласился с моим приказом – это подозрительно).
- В общем, дочка, надо быстро брать лопаты и копать огород.
- Огород? Копать? Ты что, издеваешься? Какой огород?
- Да-да-да, дочка, именно огород и копать!
Отец, наклонившись к моему уху, заговорщицки зашептал, иногда оглядываясь по сторонам, словно боялся чужих ушей.
Глаза мои с каждым словом отца округлялись всё больше и больше, рот сам по себе открывался, и через минуту я стала похожей на… Ну, не знаю на кого: рот открыт, глаза выпучены… Я задохнулась: зо-ло-то?! Золото в нашем огороде! То самое золото, из-за которого нас раскулачивали! Из-за которого в нашем роду идут постоянные распри! И то самое золото зарыто в нашем – н а ш е м – огороде… Да вот же он, огород! ОГОРОД! И золото! ЗОЛОТО ЗОЛОТО ЗОЛОТО!!! Эх, заорать бы от восторга, да нельзя – отец приложил палец к губам – тсс! Я тоже оглянулась – никого! И то правда – кому быть в такую рань на улице? Нормальные же люди еще спят - воскресенье, рано…
- Папа! Где лопата?! (Может быть, эти строки и были первыми стихами моими? Ну, не стихами, конечно, но всё же в рифму!)
- Лопаты готовы! Я наточил! Вчера! – Отец тоже заволновался: Тебе, дочка, какую лопату дать - большую или маленькую?
- Большую! Мне – большую! – Я засопела, покраснела, бестолково забегала, тычась головой о стену, выбирая лопату. Помчалась с лопатой наперевес на бой с огородом… Ткнула лопатой в одно место, в другое, перебежала в конец огорода – эх! Какой же большой у нас огород!
- Папа! Откуда начинать? Где клад зарыт?
Отец водрузил очки на нос, вытащил письмо из кармана, мееедленно развернул его и стал шевелить губами, выискивая ту строчку, в которой описывается место КЛАДА! ЗОЛОТО! КЛАД! Эти слова пьянили мое сознание, туманили глаза, заставляли бешено колотиться мое сердце! ЗОЛОТО!
Отец всё бормотал и бормотал, я не могла уже спокойно стоять на месте: дергала отца за руки, пинала его коленками, стучала лопатой по его ногам: скорей, скорей, скорей же говори: где клад?!
- Ага! Вот!
Отец посмотрел поверх очков в угол огорода – ТАМ! Его палец указывал на правый угол. Я поскакала туда… В первый час копания я ежеминутно орала – ЗДЕСЬ! Как только острие моей лопаты утыкалось во что-нибудь твердое –мое сердце тут же замирало, потом начинало стучать – здесь! Но… Оказывалось, что лопата натыкалась то на корень, то на камень…
… К обеду половина огорода была вскопана - перекопана, а клада всё не было. Отец тоже старательно копал, изредка посмеивался чему-то… Я срывающимся шепотом спрашивала у него: Пап! Есть?!
Отец вздыхал, отрицательно качал головой, снова лез в карман, вглядывался в строки письма, вытягивал руку и указующим перстом направлял меня в другое место – и я копала там…
Мама, выглянув из окна веранды, пару раз кричала нам – Передохните!
Мы с отцом упрямо продолжали нелегкий труд. Ни обеда, ни попить водички, ни отдохнуть… Лопата – земля – лопата – земля… Пот заливал моё лицо, я сопела, кряхтела, плевалась, но копала… Отец, не на шутку уже заволновался:
- Дочка, а дочка…Давай отдохнем?
- Копай давай! – Орала я на него, совершенно забыв о том, что это же отец, который меня родил, который меня воспитал…- Не стой, а копай!
- Хоп, хоп – отец успокаивал меня, – Я копаю, я копаю…
Мама, не выдержав такого издевательства, вышла из дома: - Ты чего на отца орёшь? Раскомандовалась тут! Отец старый уже, а ты его, как работорговец, заставляешь работать! Копай сама!
- И вы, мама, лучше бы лопату взяли, чем заступаться тут!
- Ну, Ахмамед, вырастили мы дочку! Сама не отдыхает, еще и нас заставляет работать!
А сами-то посмеивались, глядя друг на друга любящими глазами…
…Черенок у лопаты сломался, не выдержав моего напора! Я пулей полетела в сарай за другой лопатой, не нашла, выхватила из рук отца его лопату, стремглав помчалась докапывать… Нету! Ну, нету же золота! Ну, ничего - завтра еще покопаем и найдем!
Поздним вечером мы с отцом мыли руки под струей прохладной воды: мама держала шланг и попеременно поливала нам на руки… Потом мы ужинали на топчане – отец по-восточному скрестив ноги, мама сбоку ( чтобы удобнее было подавать отцу пиалу с чаем), а я… уже почти лежала от усталости… Папа иногда подносил к моему рту вкусный кусочек чего-то, мама заботливо вытирала полотенцем мой рот… Луна подмигивала, звезды светили, воздух был напоён чем-то, чему нет названия… Лопаты отдыхали, огород благодарно чернел, земля пахла одуряюще…
Я засыпала, проваливалась в какую-то трясину, мне снилось, что земля огородная заглатывает меня…А потом будто бы я прорастала из земли и расцветала, и становилась красивым цветком…
Потом отец нёс меня на руках в дом; мама заботливо поправляла подушку, стараясь сделать её поудобнее…
Сквозь сон я услышала укоризненный шёпот матери: Ахмамед, ты не ухайдакал девчонку-то? Ну, сказал бы просто: надо огород вскопать! А то выдумал – клад, золото!
- Эх, Галя! Да она бы ни в жизнь не стала копать огород просто так! Что я - свою дочь не знаю? Сказала бы – ой-ой-ой, голова болит, ой-ой-ой, уроков много! А тут – золото! Она же байская внучка – должна же золото любить!
- Купил ты дочку, купил, старый! А сам-то, поди, устал?
- Как не устать? Устал… Зато огород вскопали… А то ты меня уже запилила – копай, да копай.
Много лет прошло с того дня, а вот не забыть мне никогда – как же мама и папа любили друг друга!
А наш огород в тот год дал небывалый урожай! Клад…
Потрудись, вот и будет кладовая заполнена банками-склянками, закатками…
Через двадцать пять лет я приехала на родину. Погладила рукой лозу старого винограда, прислонилась спиной к любимой вишне… Тайком прокралась в угол огорода, присела на корточки, потрогала землю: помнишь меня, земля? Помнишь, как я искала здесь клад? И та же луна, и те же звёзды… И даже шланг все тот же, из которого лилась прохлада воды на натруженные руки. Только нет родителей, нет моей мамочки, которую я называла на «Вы», нет отца-шутника… Есть только две могилки – одна на русском кладбище, а другая на мусульманском… Но есть их внуки-правнуки,есть их портреты, мамины платки и папина тюбетейка...
Но еще шелестят деревья в нашем саду – шу-шу-шу… Стоит -скрипит старый топчан, на котором старики играли в карты теплыми узбекскими вечерами…
Достаю из шкатулки письмо – и смеюсь, и плачу – эх, папка… Это ж надо было придумать – клад! Да мы в тот дом переехали в 1962 году! Какой дядька? Какое золото? И при чем тут наш огород?
… Нет, в принципе всё было – и дядька, и убийство сыном матери – то есть моей бабушки, и золото было… Только когда? В басмаческие времена!
Но когда я держу в руках старое ветхое письмо, испещренное арабской вязью, то порой думаю – пойду-ка я схожу куда-нибудь, переведу письмо. И откладываю его в сторону…
Посмеются еще надо мной – откуда я знаю: О ЧЁМ В ПИСЬМЕ РЕЧЬ?!